Жорес Алфёров: Конца света не будет!

Жорес Алфёров считается наиболее авторитетным российским учёным в области наноструктур. Он возглавляет комиссию РАН по нанотехнологиям, а также секцию нанотехнологий в отделении нанотехнологий и информационных технологий РАН. Это и привело знаменитого учё

22 июль 2008 Электронная версия газеты "Владивосток" №2372 от 22 июль 2008
7adf6210bb97211bd6060c38668b1f95.jpg


Сегодня Жорес АЛФЁРОВ – один из самых известных учёных-физиков не только России, но и мира. Перечислить все его достижения, регалии и должности, наверное, просто невозможно, поэтому ограничимся только несколькими словами. Лауреат ряда научных премий, в том числе Ленинской (1972) и Нобелевской (2000) за разработки в области полупроводников и микроэлектроники, академик Алфёров сегодня руководит Санкт-Петербургским научным центром Российской академии наук и одновременно является вице-президентом РАН.

Жорес Алфёров считается наиболее авторитетным российским учёным в области наноструктур. Он возглавляет комиссию РАН по нанотехнологиям, а также секцию нанотехнологий в отделении нанотехнологий и информационных технологий РАН. Это и привело знаменитого учёного во Владивосток: он стал сопредседателем 16-го международного симпозиума «Наноструктуры: физика и технология», прошедшего в приморской столице 14-18 июля и самим этим фактом засвидетельствовавшего значительные заслуги дальневосточных учёных в исследованиях наноструктур. Несмотря на насыщенную программу, академик Алфёров нашёл время для того, чтобы дать эксклюзивное интервью корреспонденту «В».

- Жорес Иванович, сегодня на самых разных уровнях столько говорят о нанотехнологиях, что они порой кажутся новой национальной идеей России. И всё же, по-вашему, достаточное ли внимание оказывается у нас этому направлению?

- Безусловно, сейчас об этом очень много говорят, и само по себе слово «нано» используется очень широко в самых разных целях. Инициатива Билла КЛИНТОНА («Национальная нанотехнологическая инициатива», о начале реализации которой президент США Клинтон объявил в 2000 году. – Прим. авт.) тоже была одним из способов для того, чтобы получить дополнительные ассигнования на науку. В этом ничего худого нет, потому что наука требует дополнительных ассигнований везде. И то, что наука - движитель прогресса, тоже очевидно.

Я отношусь к этому положительно по той простой причине, что мы в значительной степени утратили промышленность высоких технологий и нам нужно её создавать заново. Но создавать её заново можно только на основе высококачественных научных исследований и разработок. С этих позиций нанотехнологии - прекрасный лозунг, а с другой стороны, по существу, это междисциплинарная научная философия, основанная на использовании последних технологий и в науке, и в приложении научных результатов.

Но в смысле организации исследований и работы в области нанотехнологий у нас ещё масса проблем. В первую очередь (говорю это не потому, что я - представитель академии наук) нужно вкладывать деньги в научные исследования и разработки, а приложения после этого пойдут! Есть дефект не только работ в области нанотехнологий, а дефект всей нашей системы: крайняя, излишняя бюрократизация, придумывание всевозможных правил. Жизнь всегда намного богаче всех этих правил. Разрабатывая положения, уставы учреждений, мы должны предусмотреть всё, чем мы можем вдруг начать заниматься, но это невозможно сделать никогда! Поэтому мы всё время вынуждены жить по каким-то бюрократическим правилам, которые никогда не отражают реальную ситуацию.

- Вы не только учёный, но и политик, причём оппозиционный – вы входите во фракцию КПРФ в Госдуме. Не мешает ли это вашей научной деятельности? Поступали ли предложения вступить для пользы дела в «правильную» партию?

- Предложения такие поступали, я их, естественно, отвергал. Я беспартийный человек, но состою во фракции КПРФ, потому что она гораздо больше соответствует моим взглядам. Фракция КПРФ всегда активно поддерживала науку и образование, в том числе и мои предложения в этой области.

Да, может быть, это в чём-то мешает, но что значит мешает? Наверное, чисто практически я бы мог извлечь несколько большую пользу и для своей работы, и, может быть, даже для академии наук, но я думаю, что мне самому просто было бы тогда труднее жить.

- Но всё-таки большинство в Госдуме - у «Единой России»…

- И ничего хорошего в этом нет. Это огромная ошибка, причём ошибка, которую мы уже проходили. Сегодня «Единая Россия» и многие другие официальные лица ругают КПСС, но на самом деле они берут на вооружение худшие черты, которые были в своё время у КПСС. Никогда не нужно забывать, чем это кончилось.

- У нас очень централизованная страна: все решения принимаются в Москве. Как вы в связи с этим оцениваете положение дел и уровень исследований в региональных подразделениях РАН?

- Когда у меня была небольшая научная группа и мы начали первые исследования по гетероструктурам, они быстро стали развиваться и в Новосибирске, поэтому я туда ездил довольно часто. Потом с 1986 года и вплоть до февраля прошлого года я в Сибири не бывал. И вот приехал и с большим удовольствием обнаружил, что Сибирское отделение РАН живёт и развивается гораздо лучше, чем центральная часть! И уровень исследований очень высокий. В Дальневосточное отделение РАН я приехал в первый раз. Мне очень понравился Институт автоматики и процессов управления. И хотя делаются всё время попытки такие - что вот, дескать, региональные отделения РАН не должны иметь своей бюджетной строки, я всегда, в том числе в Госдуме, поддерживал в этом отношении региональные отделения. Они должны иметь эту строку, должны многие вопросы решать сами, это нормально и хорошо. Думаю, что сегодня наши региональные отделения демонстрируют то, что они не зря были созданы.

- В прошлом году правительство РФ после долгих споров утвердило новый устав Российской академии наук. Насколько вы им удовлетворены? Как должны строиться взаимоотношения государства и академии?

- Государство должно с очень большим уважением относиться к автономии академии. Мне непонятна длительная дискуссия по этому поводу между министерством образования и академией наук, когда министерство пыталось вбросить свой так называемый модельный устав. То, что мы приняли наш устав в прошлом году, продемонстрировало, что РАН сохранилась как научная организация, продемонстрировала в каком-то отношении своё единство. Устав не утверждался очень долго, утвердили его только в конце прошлого года, и при этом пришлось, насколько мне известно, пойти на некие договорённости с министерством образования и науки. То, что в конечном счёте устав утвердили, хорошо. Но я не считаю этот вариант устава оптимальным, он ещё нуждается в совершенствовании. Скажем, широко обсуждавшийся в своё время в уставе возрастной ценз был отменён, поскольку он не соответствует трудовому законодательству, и я с этим согласен, я выступал против возрастного ценза. Но там не приводилось то, что предлагал я, а я предлагал следующую простую вещь. В институтах РАН не должно быть ни возрастного ценза, ни ограничений на количество сроков пребывания в должности директора. Потому что очень многие научные институты создавались учёными, это их детища, и пока этот учёный работает там, институт имеет вполне определённое лицо. А вот все должности, которые выше – председатели региональных научных центров, региональных отделений РАН, вице-президенты и президент академии, – здесь возрастной ценз тоже не нужен, но было бы совершенно правильно ограничить время пребывания на этих должностях двумя или максимум тремя сроками. Люди бы тогда не цеплялись так за свои должности, и, вместе с тем, проходило бы постоянное обновление руководства, которое просто необходимо.

- В 90-е годы особенно много говорили об «утечке мозгов» и развале отечественной науки. Спустя два десятилетия после начала перестройки ситуация как-то исправляется или нет?

- Я бы сказал (безусловно, оставаясь критиком очень многих вещей), что в целом в стране всё-таки произошли изменения в лучшую сторону. У нас сегодня наконец, в том числе и наверху, созрело понимание того, что Россия не может жить продажей сырьевых ресурсов и что пора создавать настоящую экономику, которая может быть основана только на наукоёмких технологиях. Эти изменения в понимании произошли, но реальное движение ещё пока очень слабое, и здесь у нас ещё будет масса проблем, потому что то, что мы натворили за эти годы, преобразовывать в разумное начало очень и очень непросто.

- Жорес Иванович, готовясь к нашей беседе, я пытался найти точки вашего пересечения с Владивостоком. Весной этого года вы выступили в поддержку кандидата в мэры Владивостока от КПРФ Геннадия ТУРМОВА, который в итоге занял второе место. Кроме того, в этом году Владивосток отмечал 100 лет со дня рождения первой в мире женщины-капитана, нашей знаменитой землячки Анны ЩЕТИНИНОЙ, которая одно время была капитаном на судне «Жан Жорес», названном в память о знаменитом французском социалисте, в честь которого получили своё имя и вы…

- Видите, вы узнали больше, чем я знал!

- Может быть, вы как-то ещё связаны с Владивостоком – и по личной, и по научной линии?

- Мама моей супруги родилась во Владивостоке. Она, к сожалению, уже много лет как умерла, но всё время очень хотела сюда съездить. Жалею, что мы не съездили сюда вместе с ней. Ну и Тамара (Тамара Георгиевна – супруга Жореса Ивановича, сопровождавшая его в поездке во Владивосток. – Прим. авт.) тоже очень хотела поехать во Владивосток. Отец моей супруги, замечательный русский актёр Георгий Романович ДАРСКИЙ, начинал свою театральную деятельность здесь. Он был уникальный актёр, который стал широко известен своей работой в музкомедии - в последние годы своей жизни он работал в музкомедии в Воронеже. Но здесь, во Владивостоке, он выступал и в опере, и в драмтеатре, это было в конце 20-х годов.

Ну а по научной линии у меня были очень прочные связи с Виктором Григорьевичем ЛИФШИЦЕМ (предыдущий директор Института автоматики и процессов управления ДВО РАН, член-корреспондент РАН, скончался в 2005 году. – Прим. авт.), а ещё раньше - с Филиппом Георгиевичем СТАРОСОМ (1917-1979, настоящее имя – Альфред САРРАНТ. Согласно публикациям в СМИ родился и жил в США, участвовал в создании атомной бомбы, являлся советским разведчиком, с 1955 года жил в СССР. В 70-е годы работал во Владивостоке руководителем отдела систем искусственного интеллекта ИАПУ ДВО РАН. – Прим. авт.). Филиппа Георгиевича я знал ещё с первых дней его появления в СССР, он работал в Ленинграде, мы с ним много общались.

- В области литературы в процесс присуждения Нобелевских премий нередко вмешивалась политика. Вопрос к вам как к Нобелевскому лауреату: как с этим обстоят дела в области точных наук?

- То, что политика присутствует при присуждении Нобелевских премий в области литературы и «за мир», – это безусловно, и ничего хорошего я в этом не вижу. Думаю, что целый ряд выдающихся писателей, в том числе и наших российских, и советских, не получили Нобелевские премии в силу такого сорта посторонних соображений. Что касается точных наук, то здесь никакая политика особой роли не играет. С другой стороны, в своё время играла большую роль изоляция Советского Союза: и внутренняя самоизоляция, и внешняя изоляция, ведь «железный занавес» был построен скорее снаружи, чем изнутри. Поэтому первая Нобелевская премия по науке – это уже 1956 год, это Николай Николаевич СЕМЁНОВ. До этого Иосиф Виссарионович считал, что Сталинские премии лучше Нобелевских. Поскольку в области естественных наук в послевоенные годы (хотя этот процесс начался ещё до войны) очень многие выдающиеся учёные уехали в США, и это продолжается и сейчас, то естественно, что мировой центр в области естественных наук сместился в США. Второй центр после распада Советского Союза в значительной степени утратил свою силу, что в определённом смысле отрицательно сказалось и на развитии американской науки. С другой стороны, мы теряли кадры, поэтому естественно, что там больше лауреатов, а когда лауреатов больше – их больше будет и дальше появляться. Но, тем не менее, все наиболее выдающиеся работы, как правило, отмечаются Нобелевскими премиями. Начиная с конца 1950-х годов никакой политической подоплёки в этих премиях уже не было. В 1958 году получили премию ТАММ, ЧЕРЕНКОВ и ФРАНК, в 1962 - ЛАНДАУ, в 1964 – БАСОВ и ПРОХОРОВ.

- И последний вопрос. Вскоре в Европе будет запущен «большой адронный коллайдер», уже породивший панические настроения в определённой части общества. Скажите своё веское слово: будет конец света или нет?

- Конечно, нет, ну что вы! На коллайдере будут проводиться самые интересные исследования. Но никакого конца света не будет!

Автор: Василий Авченко Олегович